цитата #23
— Эх, молодёжь, молодёжь… — А ты знаешь, что самое тяжёлое в нашей работе? — При минус тридцать копаться в моторе. Макарыч. — Самое тяжёлое в нашей работе — ждать.
— Эх, молодёжь, молодёжь… — А ты знаешь, что самое тяжёлое в нашей работе? — При минус тридцать копаться в моторе. Макарыч. — Самое тяжёлое в нашей работе — ждать.
— Рахмат-джан-ока! — Что? — «Спасибо» по-узбекски. — Будь ласка. — Не понял… — «Пожалуйста» по-украински.
Маэстро. Вот в Берлине, где-нибудь на самой высокой уцелевшей стене, я с огромной любовью напишу: «Развалинами рейхстага удовлетворён». И можно хоть домой, сады опрыскивать. Лётчик из 1-й эскадрильи. Командир, когда вы будете в Берлине автографы оставлять, я Вас…
— Зоечка, а скажите, пожалуйста, кто вот эти парни? По-моему, они не из нашего двора… — Ани даже не с нащей улицы! — Это точно, Вано!..
— Я мог бы, конечно, и больше, но Вы, товарищ командир, своим нижним бельём распугали всех немцев.
— Между прочим, где мои сто грамм за сбитый? — Какой сто грамм, дарагой, тэбе бочка чача надо, чача, панимаеш? — Спокойно… Я непьющий. Но дело принципа!
— И в тот же миг влюблённое созданье, включив форсаж, умчалось на свиданье.
— Что, так и писать? «День у нас такой, как у вас, за это поцелуйте…» — Может, хоть многоточие поставим? Грубо, дипломатический документ! — Казацкое послание султану! — Готово! — Кузнечик, переведи всё это на немецкий. Быстро, но постарайся, чтобы это был добротный, литературный…
Маэстро. Эй, ребята, я же свой, советский! Солдат. Ах, значит, «свой, советский»? (бьёт) Маэстро. Да вы хоть форму посмотрите, ребята! Солдат. Так он ещё и форму нацепил! (бьёт) Маэстро. Ах ты, господа бога душу мать!
— Кузнечик в училище был лучшим среди нас… — Товарищ командир, ему ещё нет восемнадцати лет. Вы знаете, при поступлении в училище он приписал себе один год, но парень… — Сколько ж ему дежурить? — До совершеннолетия!